Не помню, думал ли я о чем-нибудь в тот момент. Помню, что присел на корточки, скомкал скаутскую форму и сунул ее в пробоину. На мгновение показалось, что сейчас давление воздуха вытолкнет ее наружу, но форма все-таки застряла в отверстии. Однако шипение не прекратилось. Только тогда до меня дошло, что мы теряем воздух и можем задохнуться в вакууме. За спиной у меня кто-то визжал, кто-то орал, что его убили, завыла сирена тревоги. В общем, поднялся такой тарарам, что собственных мыслей и тех не слышно было. Герметичная дверь нашей каюты автоматически скользнула в пазы и накрепко закрыла выход.
Это меня напугало до смерти.
Я понимал, что так положено. Лучше заблокировать один отсек и обречь на гибель людей, находящихся в нем, чем подвергнуть угрозе весь корабль. Но когда ты сам находишься в этом отсеке… Боюсь, по натуре я не герой. Воздух продолжал просачиваться через затычку. Из каких-то уголков памяти в голове всплыла фраза из рекламы: «Ткань предназначена для тропиков и прекрасно вентилируется». Ну и зря, подумал я. Жаль, что под рукой не оказалось солидного пластикового плаща. Сунуть затычку поглубже я не решался: боялся, что она выскользнет наружу и тогда мы вдоволь надышимся пустотой. Я согласился бы отдать весь свой десерт за десять лет вперед в обмен на кусочек резины размером с ладонь.
Вопли у меня за спиной прекратились, но ненадолго. Горлодер Эдвардс внезапно принялся дубасить в дверь, крича во все горло:
– Выпустите меня отсюда! Заберите меня отсюда! И в довершение ко всему из громкоговорителя послышался голос капитана Харкнесса:
– Н-двенадцать! Ответьте! Вы меня слышите? Н-двенадцать!
Все в каюте завопили как резаные.
– Тихо! – гаркнул я что было мочи, и на секунду воцарилась тишина. Пиви Брунн, одни из моих «волчат», уставился на меня удивленными глазищами.
– В чем дело, Билли? – спросил он.
– Дай сюда подушку, любую! Быстро! – ответил я. Он изумился еще больше, но подушку принес.
– Сними наволочку! Скорей!
Он засуетился, наконец сдернул наволочку и протянул мне подушку. Но я не мог оторвать руки от затычки.
– Положи ее мне на руки, – приказал я. Это была самая обыкновенная подушка из мягкого пенопласта. Я осторожно вытащил одну руку, затем другую, встал на колени и изо все сил уперся в подушку ладонями. Она слегка прогнулась посередке; все, подумал я, сейчас треснет. Но подушка выдержала. Горлодер опять заверещал, а капитан Харкнесс все так же тщетно требовал, чтобы кто-нибудь из пассажиров каюты Н-12 отозвался и объяснил, что происходит. Я снова заорал:
– Тихо! – И прибавил: – Слушайте, вырубите кто-нибудь Горлодера, чтоб он заткнулся.
Идея явно имела успех. Трое пацанов с готовностью надавали Горлодеру по шее, а один двинул в живот и уселся на него верхом.
– А теперь быстро все замолчали, – сказал я. – Если Горлодер пикнет, врежьте ему еще разок.
Я перевел дух и сказал в микрофон:
– Н-12 на связи!
– Что у вас происходит? – спросил капитан.
– В корабле пробоина, капитан, но мы ее заткнули.
– Чем? И какой величины пробоина?
Я ответил, и на этом наша беседа окончилась. Спасатели добрались до нас не сразу, потому что, как я потом узнал, первым делом они изолировали весь наш отсек, задраив дверь в коридоре, а для этого им, естественно, пришлось эвакуировать всех пассажиров из соседних кают. Но вот наконец двое в скафандрах открыли дверь и вывели всех ребят, кроме меня. Затем они оба вернулись. Одного я узнал – это был мистер Ортега.
– Вставай, сынок, – сказал он. Голос через шлем звучал незнакомо и глухо. Второй спасатель склонился над дырой и прижал подушку.
В руках у мистера Ортеги была большая металлическая пластина, обтянутая с одной стороны липкой прокладкой. Мне хотелось остаться и посмотреть, как будут заделывать дыру, но инженер вытолкал меня вон и закрыл дверь. В коридоре было пусто. Я постучал в дверь, ведущую в соседний отсек, и оказался в толпе ребят. Они набросились на меня с вопросами, но ничего новенького я рассказать им не мог.
Через некоторое время мы почувствовали, что теряем вес. Капитан Харкнесс объявил, что корабль ненадолго прекращает вращение. Тут появились мистер Ортега с помощником и проследовали в рулевую рубку. От невесомости мне, как всегда, поплохело. Капитан Харкнесс оставил радиосвязь включенной, чтобы переговариваться с инженерами, вышедшими в космос залатать дыру снаружи, но я не вслушивался в их диалог. Когда тебя мутит и вот-вот вывернет наизнанку, все остальное становится до лампочки.
Наконец корабль начал вращаться и нам позволили вернуться в каюту. Выглядела она совсем как прежде, только на полу на месте пробоины была приварена металлическая заплатка.
В результате уроки в этот день отменили, а завтракать мы сели на два часа позже обычного.
Так я во второй раз попал на капитанскую разборку. На ней присутствовали Джордж, Молли и Пегги, а также руководитель нашего скаутского отряда доктор Арчибальд, все ребята из нашей каюты и все члены экипажа. Прочие пассажиры могли любоваться на нас по видео. Мне ужасно хотелось надеть скаутскую форму, но она была изодрана в клочья и вся покрыта липкими пятнами. Пришлось содрать с нее эмблемы и сунуть форму в мусоросжигатель. Первый помощник возвестил:
– Капитанский суд! Награды и взыскания.
Все встрепенулись, подтянулись. Тут вошел капитан и остановился напротив нас. Отец вытолкнул меня вперед.
– Уильям Лермер? – спросил капитан, глядя мне в лицо.
– Да, сэр, – отчеканил я.
– Я зачитаю запись из бортового журнала за вчерашний день, – сказал капитан. – «Двадцать первого августа в семь часов четыре минуты по стандартному времени, корабль, следуя по курсу, был пробит небольшим метеоритом. Герметизация сработала как положено, и поврежденный отсек, а именно каюта Н-12 была своевременно изолирована. Таким образом удалось предотвратить падение давления воздуха в остальных отсеках. Отсек Н-12 представляет собой жилое помещение, в момент аварии в нем находилось двадцать пассажиров. Один из них, Уильям Дж. Лермер, соорудил из материалов, имевшихся под рукой, затычку и сунул ее в пробоину, перекрыв утечку воздуха и позволив своим попутчикам продержаться до прибытия ремонтников.