– Делиться с ближним нужно по-братски, Билл.
– Но… – начал я и заткнулся. Отец прав, конечно. Он почти всегда прав. Но все равно это как-то несправедливо. – Ты слышал про «Мейфлауэр»? – спросил я, чтобы переменить тему.
– «Мейфлауэр»? А что с ним? – неожиданно насторожился отец. Меня это удивило. После смерти Анны (Анна – это моя мать) мы с Джорджем были настолько близки, насколько это вообще возможно между людьми.
– Ну, он готов к полету, вот и все. Они начинают набирать пассажиров.
– Да? – Опять этот настороженный тон. – Расскажи лучше, что вы сегодня делали.
– Ничего особенного. Прошли пешком миль пять на север от лагеря. Мистер Кински кое-кого проэкзаменовал. Я видел горного льва.
– Серьезно? Я думал, они уже все вымерли.
– Ну, во всяком случае, мне так показалось.
– Наверное, так оно и было. А еще? Я поколебался, потом рассказал ему про стычку с пижоном Джонсом:
– Он даже не из нашего отряда! Какое право он имеет вмешиваться в управление вертолетом?
– Ты поступил правильно, Билл. Похоже, этот пижон Джонс, как ты его называешь, просто не дорос до звания пилота.
– Между прочим, он на год старше меня.
– В мое время детям до шестнадцати вообще не давали водительских прав.
– Времена меняются, Джордж.
– Это верно. Верно.
Отец внезапно погрустнел. Я понял, что он думает об Анне, и быстро проговорил:
– Возраст – это неважно, но как такое ничтожество, как Джонс, могло пройти тест на психическую устойчивость?
– Психические тесты несовершенны, Билл. Впрочем, как и люди. – Отец откинулся на спинку кресла и зажег трубку. – Хочешь, я уберу сегодня со стола?
– Нет, спасибо.
Он вечно об этом спрашивал, а я всегда отказывался. Отец у меня рассеянный – запросто может швырнуть записи рациона в мусоросжигатель. Я-то все уберу как положено.
– Хочешь партию в криббидж? – предложил я.
– Да я же тебя без штанов оставлю!
– Это мы еще посмотрим!
Я убрал со стола, сжег тарелки и пошел в гостиную. Отец вытащил игральную доску и карты.
Мысли его явно где-то витали. Я уже готов был воткнуть фишку в последнюю дырочку, а он так и не начал играть по-настоящему. В конце концов он отложил карты и посмотрел мне прямо в глаза.
– Сынок…
– Чего? То есть – да, Джордж?
– Я решил эмигрировать на «Мейфлауэре».
Я свалил на пол игральную доску. Поднял ее, вдохнул поглубже и постарался попасть в тон:
– Вот здорово! Когда мы летим? Отец яростно пыхнул трубкой.
– В том-то и дело, Билл. Ты останешься здесь.
Я онемел. Таких номеров отец еще никогда не откалывал. Я сидел, беззвучно, как рыба, разевая рот. Наконец мне удалось выдавить:
– Отец, ты шутишь!
– Нет, сынок.
– Но почему? Ответь мне только на один вопрос: почему?
– Видишь ли, сынок…
– Зови меня Биллом.
– О’кей, Билл. Я решил попытать счастья в колониях – но это не значит, что я имею право ломать твою жизнь. Тебе нужно получить образование, а на Ганимеде нет приличных колледжей. Закончишь учебу и тогда, если захочешь эмигрировать, милости просим!
– И в этом вся причина? Единственная причина? Только из-за колледжа?
– Да. Ты останешься здесь и получишь диплом. А еще лучше – ученую степень. А потом, если будет желание, присоединишься ко мне. Это не проблема: претенденты, имеющие в колониях близких родственников, идут вне очереди.
– Нет!
Отец упрямо нахмурился.
Но я тоже упрямый.
– Джордж, выслушай меня. Если ты оставишь меня здесь, это ничего не изменит. В колледж я не пойду. Я уже сейчас могу сдать экзамены на гражданство третьего класса. Получу разрешение на работу…
– Тебе не нужно разрешение на работу, – оборвал меня отец. – Я оставлю тебе деньги, Билл. Ты…
– «Оставлю деньги»! Да я не возьму ни гроша, если ты смотаешься и бросишь меня! Буду жить на стипендию, пока не сдам экзамены и не получу рабочую карточку!
– Потише, сынок! Ты ведь гордишься тем, что ты скаут?
– Ну… Да, конечно.
– Помнится мне, скауты должны быть послушными. И вежливыми, кстати, тоже. Он, как всегда, попал в самую точку. Мне не следовало об этом забывать.
– Джордж!
– Да, Билл?
– Если я тебе нагрубил, извини. Но скаутские законы вовсе не для того придуманы, чтобы все кому не лень могли вить из нас веревки. Пока я живу в твоем доме, я тебе подчиняюсь. Но если ты бросишь меня и уедешь, то потеряешь все права на меня. Это справедливо, так ведь?
– Будь благоразумным, сынок. Я ведь желаю тебе только добра.
– Не увиливай, Джордж. Это справедливо или нет? Если ты улетишь за сотни миллионов миль, как ты сможешь распоряжаться моей жизнью? Я сам буду отвечать за себя.
– Но я тем не менее останусь твоим отцом.
– Отцы и сыновья должны жить вместе. Насколько я помню, отцы, приплывшие в Америку на древнем «Мейфлауэре», привезли с собой детей.
– Это совсем другое дело.
– Почему?
– Да потому что Ганимед гораздо дальше – и там куда опаснее.
– Опаснее? Но половина колонии в Плимут-роке вымерла в первую же зиму – это общеизвестный факт. А расстояние не играет никакой роли, главное – сколько времени нужно на его преодоление. Если бы мне сегодня пришлось возвращаться домой на своих двоих, я топал бы еще целый месяц. Первые переселенцы пересекали Атлантику за шестьдесят три дня, по крайней мере так нас учили в школе. А по радио передавали, что наш «Мейфлауэр» долетит до Ганимеда за шестьдесят дней. Так что от нас до Ганимеда ближе, чем было от Лондона до Плимут-рока.
Отец встал и постучал трубкой, вытряхивая пепел.
– Я не собираюсь обсуждать этот вопрос, сынок.